Том 10. Вечера княжны Джавахи. Записки маленькой г - Страница 10

Вскарабкаться наверх было невозможно, а другого выхода из разбойничьего гнезда не было, кроме ворот замка, которые караулила стража.

Вот почему и оставляли Гремию на свободе ночью в саду. Знали, что пленнику все равно не уйти из неволи.

Гремию, облаченного в жалкие лохмотья, увидела Тамара у подножия скалы.

Он неподвижно стоял с запрокинутой головою и не сводил взора с вершины утеса.

Тамара взглянула туда.

Луна вышла из-за облаков и осветила стоявшую на скале высокую девушку с глазами, прекрасными, как небеса Грузии, с золотистыми косами до пят.

Она говорила:

— Ты видишь, Гремия, я снова с тобою, солнце души моей. Я прикрепила длинную веревку к стволу чинары, по ней ты поднимешься ко мне, на скалу.

— О, Гайянэ, звезда всех моих помыслов, — отвечал пленник, — до сих пор не верится мне, что ты жива и здорова и, благополучно избежав рук злодея, укрылась в горах…

— Полно, сердце мое. Говорить будем после… Лови конец веревки… Я бросаю его тебе вниз…

Тамара окаменела от изумления.

«Так вот оно что! Вот откуда эти лучи счастья в очах Гремии! Вернулась к нему его Гайянэ! Сейчас он поднимется к ней на скалу, и они убегут далеко отсюда, навсегда, навсегда! Нет! Не бывать этому!»

Тамара быстрее лани кинулась к дому.

— Тревога! Отец, тревога! Верные джигиты, сюда, ко мне! Седлайте коней! Снаряжайте погоню!

Стоустым эхом пронесся ее крик по горам…

Мгновенно проснулся старый замок. Заметались люди, заржали кони. Факелы запылали на дворе. Стали снаряжать погоню.

А в это время Гремия вскарабкался по веревке на скалу и нежно обнял свою невесту.

— Спешим, свет очей моих, спешим!

Подхватил он на руки Гайянэ и бегом пустился с нею по горной тропинке.

А погоня уже мчится вслед. Видны в лунном свете силуэты всадников, слышно бряцание уздечек, гиканье.

— Нас нагоняют, сердце мое! Все пропало! Смерть наша пришла, милая Гайянэ!

— О, Гремия, брось меня в бездну, а сам спасайся… Пусть я погибну, но ты останься жив… Ты не должен умереть, пока не отомстишь за смерть отца по адату (закону) страны!

Гремия остановился. От погони нельзя было укрыться.

Единственным его желанием было теперь — умереть вместе со своей Гайянэ. Но немыслимо это!.. Надо, по закону страны, отомстить за гибель отца. Он должен сделать это прежде, нежели может умереть. Оставить же в живых девушку — значило бы предать ее в руки злодеев, которые обрекут ее на муки и позор.

В последний раз прошептал Гремия слова любви и прижал к сердцу невесту. Потом запечатлел на челе ее нежный поцелуй и, высоко подняв Гайянэ над бездной, бросил в нее любимую девушку. Сам же кинулся в пещеру, что темнела своим черным входом неподалеку.

С диким гиканьем прискакала к пещере погоня. Князь Гудал и его джигиты спешились с коней и кинулись вовнутрь пещеры.

— Все кончено! Я умру, не отомстив злодею за смерть отца. Родные горы, сделайте это за меня! — крикнул Гремия.

И захолодела мгновенно кровь в его жилах. Застыло тело. Он превратился в камень.

Ослепленный злобой Гудал не заметил этого и кинулся на Гремию.

Со всех сил ударился головою князь о каменную скалу и упал замертво у ног каменного изваяния.

Так исполнилось последнее желание юноши и злодей был наказан.

Княжна Тамара, узнав о судьбе Гремии, которого она так полюбила, взбежала на высокую башню замка и оттуда с воплем ринулась вниз…

И разбилась насмерть злая красавица Тамара.

Гнездо Гудала опустело. Прекратились разбойничьи набеги в горах, забылись страшные казни злодея.

А в глубине пещеры по-прежнему день и ночь стоит на страже каменный джигит и с угрозою простирает руки.

Закончила свой рассказ старая Барбалэ. Погасли последние уголья в костре. Задумчивый отблеск зари бросал розоватые тени на лица.

— А теперь пора собираться, друзья мои, в обратный путь, — первый нарушил молчание князь Георгий. — Абрек, Михако, седлайте коней.

Глава 4. Кинжал Сафара

Минуло лето. Последние розы отцвели на клумбах. Прошла и сладкая восточная осень, насыщенная ароматом персиков, напоенная виноградным соком, убаюканная золотозвездными ночами.

Плохое наступило время. Без передышки льет дождь, хмурым серым пологом нависли тучи. Кура бурливо разыгралась под горой. Стонут вековые чинары в саду, плачут высокие каштаны.

О чем плачете, милые? Ведь снова придет весна!

Княжна Нина грустит.

— Скучно, старая Барбалэ, скучно. Ни в горы ускакать на Шалом, ни в Гори на базар проехать. Дождь — как из ведра. Скучно, радость души моей, скучно!

Вдвоем они остались, Барбалэ с княжною. Князь Георгий в полку, Михако уехал за припасами в город. Вернутся к ночи. Где-то рыщет в окрестностях беспутный Абрек.

А княжна томится. Ей ли — вольной джигитке — сидеть на пестрой тахте в кунацкой отца?

Ах, скука, скука!

Зажгла лампу старая Барбалэ, взяла бесконечное вязанье в руки. Глядит поверх очков.

— Вот постой, дитятко, вернется Михако, привезет фиников, сладкого кишмиша.

Упрямо твердит княжна:

— Какие финики? Какой кишмиш? В горы хочу, на волю!

Совсем стемнело. Ночь на дворе. Слышно за окнами хлюпанье дождя и свист ветра. Темно и жутко… А сердце томится и ноет, не то предчувствием, не то тоскою…

— Что-то должно случиться нынче, — вслух размышляет Нина, — что-то должно случиться…